Музпоток

В безверии горько и страшно. Средь мыслей пустого хлама Грезишь в путях вчерашних Дорогой, ведущей к Храму, Словно в беспамятном кризе, В бреду вспоминаешь маму, Душа моя, в белых ризах, Как мытарь, тянешься к Храму. Храни и спаси в кручине, Будь моим талисманом, Не стань миражом в пустыне, Дорога, ведущая к Храму! Не надо мне большего счастья, Одно лишь прошу у Бога: Не сбиться бы только в ненастье С ведущей к Храму дороги!

Каждый вечер смотрю На высокий фонарь отдалённый, На мелькающий рой мотыльков, Устремлённых на свет. Загорится звезда Перед тем, как упасть опалённой, И срывается вниз В темноту, где спасения нет. Каждый год молодёжь Покидает родные пенаты, Окрылённая сказкой, Стремится вослед за мечтой. Дай-то Бог не сорваться, В слезах не вернуться обратно. А лететь – только к Солнцу, Не на яркий огонь золотой…

Не стоит целый мир Одной слезинки детской. Младенца смех – Надежда всей Земли. О, если б мы могли Жить с чистым сердцем! И быть, как дети. Если б мы могли! Дружить, как дети, Доверять, как дети, Любить, как дети, Верить в сказки, сны. Легко и просто Стало б жить на свете. Тогда, конечно, Не было б войны...

За день выжатый мозг — дом в пятьсот этажей. В нём одно за другим гаснут к полночи окна. Но мерцающий свет – поводырь в неглиже – Бродит в спящем дому по рассветной меже, Отражаясь средь комнат в бесчисленных стёклах. Я люблю наважденье немыслимых снов, Что парят над подушкой, как старые сказки, Что на сомкнутых веках подобием маски. Их сюжетов игру и условность оков, Их садов и базаров зовущие краски. Сколько жизней других проживаю во сне, На себя примеряя чужие одежды, Утешая себя нереальной надеждой, От погони спасаясь, теряясь в огне, В тупиках лабиринтов и в замяти снежной. Сны мои – колыбели бредовых идей, Растревожены ветром познаний и странствий. В них скрываются вихри причуд и затей, Биотоки фантазий в нелепом убранстве. В них витают абстракции вычурных слов, Такты странных мелодий, навязчивых звуков... Наяву отголоски мистических снов – Интуиции дар, неподвластный науке.

Сколько раз так бывало: вдохнёшь и раскроется клапан: Чем-то очень знакомым повеет. Наш опыт богат. Каждый дом сохраняет присущий хозяевам запах. Есть у траура дух. Есть у нашей любви аромат. Пахло детство моё новогодней смолистою хвоей И акацией белой на школьном дворе у ворот. Молоком и малиной, и липовым сладким настоем. Вспомню – пылью чердачной, горячим асфальтом пахнёт. Юность пахла сиренью, студенческим кофе и мятой, Едким дымом костра в предрассветных туманах речных, Пьяным цветом черёмух, конвертами писем солдата, Семенами подсолнуха, соком плодов наливных. Память, словно магнит, собирает все запахи сразу: Пахнет мылом, духами, пластилином и красками дом, Терпким потом мужским, сигаретами, печкой и газом. Пахнет чистым бельём, чесноком, пирогом и борщом... Этот мир, словно лес, не изучен, безмерно богат. Есть у траура дух. Есть у нашей любви аромат.

Мир поделен был давно, Не сегодня и не мною, Как в наигранном кино: Коль хорошее – бело, Значит чёрное – худое. Две границы в том мирке Нас в пути сопровождают, Как фигуры на доске. Все по правилам играют И по праздникам себе Только светлого желают. Но цвета, увы, вольны И свое меняют место. Исключения известны-- Белый танец вдов войны, Платье брошенной невесты, Белокровия завеса В лике дикой белизны, Пораженья белый флаг И больничные палаты, Белых пятен тайный знак На истории, на карте, На моих зловещих снах: По упавшему поэту Плачут белые листы. На кудрях, покрытых пеплом, Саван снежной чистоты, На плите могильной белой Вечно белые цветы. Белизна глаза слепит – В чёрных стёклах их укрою. Чёрный хлебушек с икрою На столе моём лежит. Пухлый чёрный дипломат В чёрной “Волге” спит спокойно, Платье чёрное в обхват И колье в футляре чёрном. Элегантен чёрный цвет, Незаслуженно гонимый. Сладкой магии сюжет: Чей-то тёмный силуэт, Смоль волос и глаз любимых И ночей горячий бред (Ночь черна, но к нам терпима). Не желай мне на лета Только ясных, светлых самых Красок. Эта чистота, Словно мир в оконной раме. Не спланируешь цвета – Нас они отыщут сами.